Брать или нет?
— На входе еще очередь метров 50, — сказал заглянувший в гримерку администратор, — так что начало концерта переносим на полчаса. Пусть все зайдут.
Он вышел, но через пару секунд его голова и торс снова появились в дверном проеме:
— Кстати, поздравляю — это успех. На следующий концерт повысим стоимость билетов до пяти сотен. Вы вышли из разряда групп «за символическую плату».
Эн сидел напротив зеркала и вглядывался в свое лицо. Пытался найти на нем радость. Но ее там не было. Внутри была, а на лице нет. Почему? На этом абсолютно некрасивом лице не было выразительных средств для демонстрации радости? Природа, создавая его таким, не предполагала, что он может быть счастлив?
Эн улыбнулся. Почему вместо улыбки на лице проступила гримаса отчаянья?
Мир несправедлив, кто-то появляется на свет прекрасным подобием скандинавского бога, а у кого-то рост 154 сантиметра, диспропорционально короткие ноги, большая голова, крупный нос, узкие плечи и серые жидкие волосы. Из обычной внешности можно при наличии усердия и мозга соорудить что-то почти красивое. Но из того, что досталось Эну, никакие тренажерные залы, стильные стрижки и тщательно подобранные шмотки не смогут сделать что-то минимально привлекательное. Если бы хоть глаза были большими и выразительными. Но нет – ни одной красивой черты лица. Ни одного внешнего достоинства. Только более или менее критические недостатки. И с какой стати такому уроду радоваться жизни? Зачем такому «вшивать» опцию «счастливый вид»?
Но природа перестаралась — в защемленном отчаяньем сердце, в сдавленных безысходностью легких столько боли, что она, переполняя его, подступает к голосовым связкам. Его боль входит в других через ушные раковины и взрывается внутри: сдавливает легкие безысходностью и защемляет отчаяньем сердце. Вопль из некрасивого хилого тела силен и прекрасен.
Природа перестаралась? Или он — смелый ее эксперимент? Генератор вопля?
Он пошел вопреки врожденным данным неудачника, достигнув некого успеха? Или этот успех тоже в него «зашит»?
Эн встал и сделал пару шагов от зеркала – посмотрел на себя в полный рост. Заправил длинную футболку в джинсы – ноги перестали казаться критически короткими. Взъерошил волосы – верхняя часть лица начала смотреться более массивной, чем визуально заузила подбородок. С трудом выпрямил спину — плечи стали смотреться менее убогими. От этих простых манипуляций вид стал менее жалким. Но не перестал быть жалким. И не перестанет. Как ни старайся.
Жалкость – это то, что дано ему при первой сдаче. И нельзя сбросить эту карту. В покере много комбинаций. Если держишь в руках девятку пик и пытаешься собрать каре из тузов, шансы невысоки. Проще достичь стрита, флеша, стрит-флеша или каре из девяток. Нужно использовать все карты.
Что делать, если природа сдала жалкость? Игнорировать ее глупо, а пользоваться противно. Человеку – тем более мужчине – нельзя быть жалким. «Ты должен быть сильным – иначе зачем тебе быть?»
Эн сдавил боль, которая подходила к связкам – волна пошла обратно и еще сильнее сдавила легкие, защемила сердце. Ничего – скоро концерт.
Скорей бы концерт.
Он выйдет на сцену и отправит поток безысходности своих песен в зал, и почувствует ответную волну… Из любви? Нежности? Сострадания? Сложно подобрать слово… Из тепла.
Если кричать одному, выйдя за черту города, или в комнате, поставив звукоизоляцию, боль рано или поздно уйдет. И внутри будет тотально пусто. До боли пусто.
Но если тебя слышат и слушают в такой момент, то на смену боли приходит тепло. Внутри ничего кроме тепла.
Эн любил после концерта лечь и не двигаться несколько часов. Не спать и не бодрствовать. Наслаждаться.
Что чувствуют люди в зале на его концертах? Он их окунает в боль, но они приходят. И их все больше. Зачем им это?
Может быть, глядя на него, они чувствуют свое превосходство?
Эн вспомнил свой первый и последний визит в Кунсткамеру. Он тогда уже почти год жил в Питере и посетил все основные достопримечательности. Кроме одной. Анатомия всегда пугала его. Стоило кому-то начать говорит о кровеносной системе, как у Эна начинали болеть запястья – он физически чувствовал, как по ним бежит кровь. Он начинал воспринимать свои вены отдельно и переставал быть целым. Казалось, что тело вот-вот развалиться на отдельные составные части.
Но в одно воскресное утро он собрался с силами и пошел заполнять пробел в познаниях новой родины. В зале с эмбрионами было противно и очень хорошо. Эн нигде не чувствовал себя таким нормальным. Скулы некрасивые? Рост 154 сантиметра? Ноги коротковаты? Нашел проблему! Восприятие себя сильно зависит от база для сравнения.
Может быть и эти люди приходят на его концерты как в Кунсткамеру — почувствовать себя красивыми и счастливыми на его фоне. Эн вспомнил, как случайно увидел свое лицо, отраженное в стекле того музея, у колбы с янусами. Ему тогда стало очень противно, и не от вида сросшихся эмбрионов. В стекле отразился злорадный, горделивый, какой-то мелкий и мелочный парень. Он не хотел быть им.
Эн вспомнил то лицо во всех деталях. Сравнил с лицами людей в зале…
Нет! Слава Богу, нет. Совсем другое выражение. Как он мог так о них подумать? Ведь каждый концерт его накрывает теплая волна из зала.
Тогда зачем им это?
Эн выудил из памяти другой случай – это был просмотр плохого фильма про горбуна, которого все обижали. А потом выпрямили – и он оказался очень умным и талантливым. Несмотря на всю бездарность фильма, очень хотелось, чтобы у этого героя все было хорошо. Будь он изначально прямым, умным и талантливым этого уровня сопереживания достичь было бы трудно.
Есть минимум два способа создать хорошего персонажа. Первый – придумать настоящего героя, который совершает настоящие подвиги. Героя без страха и упрека. При этом живого и правдоподобного. Почти невыполнимо. Потому обычно используют второй путь – создать героя, больного душой, или телом, или в трудных обстоятельствах. Того, кому будет сострадать.
Может быть его слушатели искренне хотят, чтобы у одного некрасивого парня — у него – все хорошо сложилось. И только в глубине души есть шепот: «если получается у него, то у меня и подавно все выйдет».
Эн в то утро вышел из кинозала со странными чувствами. Казалось, что его способность к состраданию пытались использовать с целью извлечения выгоды. И было противно. Это напоминала удар ниже пояса.
Сострадание – это слабость. Ее нельзя показывать и нужно давить в себе. Ведь «ты должен быть сильным»! Или не все живут с этим гимном? Наверняка, большую его слушателей никто никогда не бил. Они выросли в хорошем городе, учились в нормальной школе среди адекватных одноклассников. Они в конце концов нормального роста, и не вызывают свои жалким видом желания ударить. Может быть, им не хочется быть сильными?
Потому они не скрывают слабости, не воспринимают сострадание, как болевую точку, в которую кто-то сможет ударить.
Так что? За сегодняшний успех стоит поблагодарить жалкость?
Эн снова расправил футболку, пригладил волосы, и позволил спине принять привычное сутулое положение.
Это не честно! Эксплуатировать свое убожество… Еще хуже, чем в том фильме!
Хуже ли? Того актера долго гримировали, чтобы сделать жалким. А он живет с этим двадцать девять лет! Разве справедливо, что кто-то похож на двуглазого Одина, не прилагая к этому никаких усилий? Что этому блондину просто так достается все то, о чем Эн может только мечтать? Это честно?
Он же не хочет убедить этих людей в чем-то плохом, он не стремится к манипуляциям.
Он только хочет поделиться образами и мыслями из своей головы. Может быть они кому-то помогут, а кому-то доставят эстетическое удовольствие.
Он хочет быть понятым. И любимым. И при этом не строить из себя не себя. Много? Да! Много!
Честно? О какой честности может идти речь в этом мире!
Он станет жалкой рок звездой. Его будет любить, как раненого зверька. Будут ходить на его концерты и покупать его альбомы. И ни одна из потрясающих девушек в зрительном зале не будет интересоваться им как мужчиной. Но они будут спать с ним. Женская анатомия отлично позволяет заниматься сексом из сострадания.
На одной из них он когда-нибудь женится. У них будут дети. Он нарушит правила эволюции – у таких уродов как он не бывает потомства. Они не проходят естественный отбор. Но он жалкостью и талантом добьется права на продолжение. И кто-то еще будет страдать от убогой внешности. Его будут бить одноклассники и он будет разрывать своим воплем сердца других.
— Я хочу передать мой генотип? Обречь кого-то на мою жизнь? — спросил Эн вслух. – В таком случае уродство не снаружи, а внутри. Я оставлю после себя песни. Но их услышат.
Он снова заправил футболку, надел пиджак с увеличенными подплечниками.
Да не меняет это ничего! Только эффект снижает.
На прошлом концерте он заметил много рюкзаков с символикой «Доктора Кто». Случайность? Или он нравится фанатам этого сериала? Значит есть какое-то сходство? Сьемки первых серий проходили полвека назад при очень скромном бюджете. В итоге самые страшные существа во вселенной – далеки — настолько нестрашные и нелепые, что это уже мило. «Мило» — это обозначение перебора в нашем довольно добром мире.
Видимо, я настолько сексуально не привлекателен, что это уже мило. Я могу нанести грим и подобрать костюм, но не стану даже симпатичным. Вот «милым» быть перестану.
Голова и торс администратора возникли в дверном проеме:
— Все вошли, пора начинать. Удачи.
Эн снял пиджак. Надел пиджак. Взъерошил волосы. Расчесался.
Что делать?
Он стоит у развилки, от которой нет правильного пути. Он пожалеет в любом случае.
На одной чаше весов возможность быть услышанным и еще больше тепла из зала. Если они не почувствуют подвох. Если ему удастся остаться искренним.
А что на другой? Надежда, что кто-то увидит в нем мужественность, которая ему не досталась на раздаче стартовых данных? Остатки самоуважения? Уверенность в том, что он «должен быть сильным»?
Да, он пожалеет.
Его услышат.
Он снял пиджак, расправил футболку. Улыбнулся своему отражению. Констатировал отчаянье, проступившее от этого оскала на лице и пошел на сцену.
Притча по Алые паруса
Каждой предсказали Грея.
И ей тоже.
Четверть века она ждала.
Четверть века она мечтала.
Четверть века она сидела на месте.
Четверть века она не ничего не делала.
Она смотрела вдаль.
Там проплывала лодка, но она не могла разглядеть лица рыбака. Зрение начинало портиться.
Внезапно она уловила в воздухе непривычную нотку – то было первое дуновение еще такой далекой старости.
«Из смирительной рубашки флаги сам себе скроил» — раздался голос… из наушников. Но ей казалось, что он звучал издалека. Почти с неба.
Она достала телефон и начала искать на youtube видео о том, как строить лодку.
Время шло. Она иногда отрывалась от работы и смотрела на море. Но больше она не грезила о Грее, просто проверяла горизонт по привычке.
И вот настал день, когда был поднят не очень нужный функционально, но незаменимый идейно алый парус.
На прощальную вечеринку пришло четверо странных людей. Было произнесено несколько тостов. Они поцеловали ее на прощанье и оттолкнули лодку от берега.
Они тоже ждали. Принца, карту сокровищ, письма из Хогвартса или кролика с карманными часами. Глядя на алый парус, четверо впервые подумали, что чудеса и приключения можно не ждать, а искать.
Светило яркое солнце, вдалеке виднелся незнакомый берег. Она щурила близорукие зеленые глаза – пыталась рассмотреть хоть что-то. Вдруг, там племя людоедов? Ничего не видно – надо подплыть ближе. Она с трудом и с удовольствием орудовала веслами.
«Не страшно вблизи то, что пугает нас издали – там те же глаза, голоса огоньки сигарет».
Огромный город с мозаичными мостовыми был прекрасен, люди радушны и интересны. Она рассказывала легенды родного острова и байки о своем плаванье. Ее слушали с удовольствием. Она сама себя слушала с удовольствием и не могла понять, какого черта она сидела четверть века на берегу.
Двое предлагали ей остаться навсегда. Один из них был похож на воображаемого Грея.
«От добра добра не ищут» — думала она. Но все же, через три месяца, заработав на легкую модернизацию лодки и провиант, она отчалила.
Двое провожали глазами алый парус. Тот, что был похож на воображаемого Грея, отказался поехать с ней. Когда огненное пятнышко скрылось за горизонтом, он пожалел об этом. Достал телефон и начал искать на youtube видео о том, как строить лодку.
Отличная погода на море не может длиться вечно. Сейчас ливень не прекращался четвертый день. Было холодно. Она даже не пыталась корректировать направление движения лодки — просто прижала колени к груди и плакала.
Почему она решила, что сможет плавать по океану одна и на посудине? Чем был плох берег, на котором она сидела?
Сквозь слезы и дождь она смотрела на мрачное небо и почти черную воду. А потом словно увидела себя и лодку. Такую маленькую и ничтожную между этих сливающихся бездн. Лодку украшал крошечный рваный алый парус. Он был так бессмысленен, мал и нелеп в этом величественном мире. И именно этим прекрасен. Как индеец, бегущий с копьем на закованных в броню конкистадоров, которые медленно наводят на него огнестрельное оружие.
Парус был похож на краткий огонек человеческой жизни в вечности истории. Такой ничтожный, но такой гордый. Индеец будет убит, парус утонет вместе с лодкой, огонек человеческой жизни погаснет. Но не сейчас.
Прямо по курсу она увидела камень. Все будет кончено в любом случае. Но, возможно, не сегодня.
Она перестала играть в эмбриона и начала учиться маневрировать во время бури.
Крошечный необитаемый остров встретился очень вовремя. По форме он напоминал запятую. Он и был знаком препинания в ее борьбе с морем.
Много способов модернизации лодки было придумано во время бури. Часть из них можно реализовать прямо здесь, сразу после текущего ремонта.
Она с радостью и азартом испытателя приступила к работе.
Черные стежки штопки смотрелись на парусе как вышивка. Она старалась зашивать его максимально узорно.
«Я пытаюсь сварить себе парус из кожи растоптанных в кашу колен» — звучало из сломанных наушников.
Время шло, путь продолжался, лодка совершенствовалась: она уже напоминала корабль, только очень маленький. У этого корабля не было экипажа, но был одинокий капитан… Капитан…ша? Ужасное звучание. Словно сам язык хочет сказать женщине – ты не можешь сама плыть в океане жизни. Твое место – сидеть на берегу и всматриваться близорукими глазами вдаль.
«Ты мог бы занять свое место, но его больше нет» — вещал отсутствующий плеер. Она улыбнулась. У нее больше нет места — есть путь.
Капитан время от времени задерживалась в портовых городах, изучала их, встречалась с людьми. Семь из них были ей недолго близки.
Эти люди меняли ее представления о мире, позволяя увидеть многое с непривычного ракурса. Она рассказывала им о своих приключениях,
о том, что «единственной пристани нет»,
о том, что «только тот, кто с места сняться в силах, спасет свой дух живой от разложенья».
А потом крошечный кораблик уплывал вдаль.
Однажды к берегам ее родины причалил «Секрет» — корабль Грея. В трактире ему рассказали историю, о девушке, которая искала на нити горизонта алые паруса до двадцати пяти лет, а совсем недавно построила лодку и уплыла в неизвестном направлении.
Юноша (если так можно назвать тридцатилетнего героя) начал искать ее друзей. Но эти четыре странных человека, вдохновившись безумным примером, покинули родину.
Грей накупил алой ткани.
За год он услышал много историй о кораблике с парусом, как у «Секрета». О девушке (если так можно назвать героиню, чье тридцатилетие не за горами), которая всегда покидала город одна. Но спустя какое-то время отчаливала еще одна лодка. Нет, не с преследователем, а с последователем. Который плыл в другую сторону.
И вот Грей ее нашел.
Она смотрела на алые паруса «Секрета» и не чувствовала почти ничего.
Хорошо, что она его не дождалась.
Месяц в портовом городе будет прекрасен. Они изменят друг друга. А потом уплывут, каждый под своим парусом. Двум капитанам не место на одном корабле.
Однажды в порту они снова встретятся.
